У Лессинга сделался задумчивый вид.

— Да… не совсем. Мы встретились еще раз.

— Всего раз? — Глаза Дейка вспыхнули. — Вот тогда, наверное, ты и потерял память. Это самый интересный момент. Продолжай… что произошло?

Лессинг закрыл глаза и заговорил очень медленно, один за другим припоминая каждый эпизод:

— На следующее утро меня разбудил телефонный звонок. Это была Кларисса. Едва услышав ее голос, я понял, что настало время уладить все раз и навсегда — если смогу. Если сумею. Я не думал, что… Он позволит мне поговорить с ней, но знал, что должен попытаться. У нее был такой расстроенный голос. Она не сказала почему. Просто хотела, чтобы я немедленно приехал.

Когда Лессинг вышел из лифта, она стояла у открытой двери на фоне зеркал, в которых на этот раз ничто не двигалось. Она выглядела свежей и прекрасной, и он снова, как и по пробуждении, удивился тому, что необычное опьянение этой ночи не повлекло болезненных последствий для них обоих. Однако она показалась обеспокоенной; глаза сияли слишком ярко, их темный блеск ослеплял, выражение безмятежности на лице исчезло. Это заставило его возликовать. Значит, она пробуждалась от долгого, долгого сна.

Входя следом за ней в комнату, он спросил:

— А где твоя тетя?

Кларисса рассеянно оглянулась:

— Ох… ушла куда-то, надо полагать. Не думай о ней. Джим, скажи… этой ночью мы вели себя неправильно? Ты помнишь, что произошло? Все помнишь?

— Ну… по крайней мере, мне так кажется. — он старался выиграть время, не чувствуя, вопреки собственному решению, готовности вот так сразу нырнуть в эти глубокие воды.

— Что произошло? Почему это так меня беспокоит? Почему я не могу вспомнить?

Обеспокоенный взгляд Клариссы скользил по его лицу. Он взял ее за руки — холодные, слегка дрожащие.

— Пошли вон туда, — сказал он. — Сядь. В чем проблема, дорогая? Ничего неправильного. Мы немного выпили, а потом совершили долгую прогулку на машине. Помнишь? Я привез тебя сюда, ты пожелала мне доброй ночи и ушла.

— Это не все, — убежденно заявила она. — Мы… боролись с чем-то. И это было неправильно — бороться… я никогда не делала этого прежде. Мне никогда даже в голову не приходило, что это так, пока я не стала бороться прошлой ночью. Но теперь я понимаю. Что это было, Джим?

Он серьезно смотрел на нее сверху вниз, чувствуя, как внутри нарастает ужасное волнение. Может, непонятно как, они все же добились успеха этой ночью, сумели разрушить чары. Может, Он в конце концов ослабил свою хватку, когда они выбились из схемы, пусть совсем ненадолго.

Однако медлить было нельзя. Сейчас, когда узы ослабели, следовало разрубить их — если удастся. Может, завтра, снова оказавшись во власти всегдашней рассеянности, она отгородится от него. Надо рассказать ей сейчас… может, вместе они сумеют разорвать могущественные кольца, которые мягко, но неумолимо сжимались вокруг нее.

— Кларисса. — Он развернулся на софе лицом к ней. — Кларисса, думаю, будет лучше, если я кое-что тебе расскажу. — Тут им внезапно овладели ни на чем не основанные сомнения, и он брякнул не к месту: — Ты любишь меня?

Безрассудство — но для него почему-то было очень важно, чтобы она заверила его в своей любви именно сейчас.

Кларисса улыбнулась, прижалась щекой к его плечу и оттуда — он не мог видеть ее лица — пробормотала:

— Я всегда буду любить тебя, дорогой.

Последовала долгая пауза. Потом, обнимая Клариссу одной рукой и не глядя ей в лицо, он заговорил:

— Кларисса, дорогая, с тех пор как мы встретились, произошли события, которые… тревожат меня. Связанные с тобой. Я собираюсь рассказать тебе о них, если смогу. Думаю, что-то или кто-то, очень могущественный, наблюдает за тобой и толкает в определенном направлении, к цели, о которой я могу лишь догадываться. Я попытаюсь объяснить тебе, почему у меня возникли такие мысли, и, если я замолчу, не закончив рассказ, знай: в мои планы это не входит. Меня остановили.

Лессинг замолчал, в какой-то степени испытывая благоговейный ужас перед собственной смелостью. Еще бы! Бросить вызов Тому, чья всемогущая рука однажды уже заставила его замолчать. Однако на этот раз печать молчания не затворила его уста, и он продолжал говорить, удивляясь и все время ожидая, что каждое слово станет последним. Кларисса молча лежала у него на плече, дыша совершенно беззвучно и почти не двигаясь. Лица ее не было видно.

И он рассказал ей обо всем, очень просто, не упоминая о собственной растерянности и безумных выводах, к которым пришел. Рассказал о том случае в парке, когда ее перенесло по тоннелю из светящихся колец. Напомнил об исчезновении беседки. Рассказал о своем странном полусне здесь, в прихожей, когда он взывал к тому, кто мерещился ему в комнате с зеркалами, — или думал, что взывал. Рассказал об их странной, сбивающей с толку поездке по городу этой ночью, и о том, как схема сворачивала улицы под их колесами. Поведал о двух своих снах, таких красочных, в которых она — и, однако, не она — держалась так уверенно. И потом, не делая никаких выводов, спросил, что она думает обо всем этом.

Некоторое время она неподвижно лежала в его объятиях. Потом медленно села, отбросила за спину гладкие черные волосы и устремила на него взгляд лихорадочно блестевших глаз.

— Значит, это правда, — сказала она с оттенком мечтательности в голосе.

И замолчала.

— Что «это»? — спросил он почти раздраженно и одновременно с ощущением триумфа, потому что на этот раз Кто-то не помешал ему договорить и выложить все как есть.

Он очень надеялся, что теперь наконец узнает правду.

— Значит, я была права, — продолжала Кларисса. — Я действительно сражалась с кем-то этой ночью. Странно, но я вообще не знала, что оно здесь, — пока не начала сражаться с ним. Теперь мне ясно, что оно всегда было здесь. Интересно…

Не дождавшись продолжения, Лессинг спросил напрямую:

— Ты когда-нибудь осознавала… что с тобой все иначе, чем с другими людьми? Скажи, Кларисса, что это такое, когда ты… когда ты стоишь и не можешь оторвать взгляда от чего-то совершенно заурядного?

Она повернула голову и одарила его долгим, серьезным взглядом, который лучше всяких слов свидетельствовал о том, что чары отнюдь не рассеялись. Вместо ответа на вопрос она сказала:

— Я почему-то до сих пор в детстве. Я никогда не забывала ее, хотя, конечно, это не совсем сказка. Видишь ли…

Она снова замолчала. Ее глаза сияли так ярко, точно свет исходил откуда-то из-за ее спины, из темной комнаты с зеркалами.